На главную | Публикации о Б.А.Чичибабине | Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях

Михаил Стасенко

«...Скачут лошадки Бориса и Глеба...»

В конце лета 1962 г. Алик Басюк познакомил меня с Борисом Алексеевичем Чичибабиным, и я в первый же момент почувствовал, что передо мной человек исключительный. Он был энергичен, быстр в движениях, с окладистой бородой, настоящий Садко с голубыми глубокими глазами, высокий, длиннорукий, сутулый. Говорил торопясь, даже слегка заикаясь.

Более тридцати лет нас связывали дружеские отношения, и в каком-то смысле я всегда ощущал его отцовскую заботу обо мне. Я знал Бориса Чичибабина и в «той», и в «этой» жизни: в «той» (это — до встречи с Лилей), где наступил кризис, без мала не окончившийся трагично («...сними с меня усталость, матерь Смерть...»), и в «этой», где «Меня спасла Лиля» («... ты напиши хоть раз когда-нибудь стихи про то, как ты меня любила»). Он всегда оставался самим собой и по сути своей не изменился с первой­ до последней нашей встречи.

«Не домосед», быстрый на подъем, любитель загородных путешествий близ Харькова — Эсхар, Фигуровка, источник Г.С. Сковороды, «лужайка-обожайка» возле поселка Бабаи, Лесопарк, и путешествий по стране. Лиля работала в проектном институте, относящемся к Министерству путей сообщения и бесплатно получала проезд в любую точку Союза: Крым (любимые — Судак, Коктебель, домик Волошина, Кара-Даг, могила М.Волошина — «настоящая могила поэта»), Украина, Россия, Прибалтика, Армения и т.п., откуда он неизменно привозил замечательные стихи. Любитель философско-разговорных застолий, не исключающих выпивки-закуски как «хорошего дела», Борис Алексеевич при обязательном чтении своих стихов в дружеском кругу словно улетал в небо, словно парил над нами. Он закрывал глаза, поднимал лицо так, что подбородок как бы опирался на существующий в его воображении горизонт и глубинным бархатным баритоном неторопливо произносил слова.

Борис Алексеевич несколько лет руководил литературной студией при ДК связи в Харькове, самой сильной и самой действенной на тот период, которую я посещал регулярно. Основу ее составляли Юра Милославский, Саша Верник, Эдик Сиганевич, Петр Прихожан, Рая Гурина, Володя Мотрич, Евгений Мытько, Михаил Копелиович, Наум Элькис — пожилой человек, писавший на иврите, Костя Скоблинский, Леонид Каган — более 20 человек.

Частыми гостями были Аркадий Филатов, Александр Черевченко, Роберт Третьяков, Валентин Чаговец, Александра Петровна Лесникова, Леша Пугачев, Алик Басюк, Марлена Рахлина, Ушанги Рижинишвили и многие другие. Студия стала местом встречи творческой интеллигенции, студентов, просто интересных людей — поэтому была и закрыта.

Борис Чичибабин очень ценил хорошего читателя и очень жалел, что во всем мире нет памятника читателю — писателям, поэтам, даже литературным героям есть, а читателю — нет.

Читал Борис Алексеевич много и всегда сетовал, что не знает языков и не может читать в оригинале, все свободное время он проводил с книгой («мне рай у книжных полок»). Как-то вели разговор о Сергее Есенине, о котором он имел свое мнение (если Есенина кто-то ругал, Борис Алексеевич умело защищал, если наоборот — он говорил о существенных изъянах поэта), в руках Чичибабин держал двухтомник Павла Тычины и молча просматривал «Сонячнi кларнети», минут через 15—20 положил книги, глубоко вздохнул, закурил свой «Север» и произнес: «...что страшее было — умереть или выжить?» — это относилось к Есенину и Тычине, а может, и к другим...

Помню поздей осенью, кажется, на день моего рождения, Лиля и Борис Алексеевич зашли к нам. Борис Алексе­евич был в приподнятом настроении, с легкого морозца, и с самого порога кричит: «Миша! Ты знаешь? Я сегодня открыл хорошего русского поэта — угадай-ка кого?» — и стоит улыбается, держит в руках портфель с книгами, радостный­ и счастливый. (Мы с женой были очень рады, что Лиля и Борис пришли к нам.) Не задумываясь, учитывая внешний вид Бориса Алексеевича, ответил: «Бориса Чичибабина! Правда? Да?» «Да!» — ответил Чичибабин, а я добавил, что из всех мне близких людей только ОН (Чичибабин) не открыл для себя этого поэта. Все рассмеялись, я помог раздеться, и пошли к столу. Немного перекусили. Кушал Борис Алексеевич аппетитно, не оставлял в тарелке ничего (можно было не мыть), очевидно, лагерная привычка. Обогревшись, Борис Алексеевич начал читать свои стихи. После стихов разговор пошел об уехавших, как им там?.. как нам здесь... К уехавшим добровольно он относился весьма отрицательно: «...уехавший мне неинтересен...», и только после поездки в Израиль резко изменил отношение на взаимопонимание и сочувствие.

Бориса Чичибабина не печатали около 20 лет, и о его стихах могли говорить только в кругу близких ему людей, который он постоянно расширял, будучи очень интересным собеседником, и в то же время ему было тесно — «...интересно писать для всех...»

Каждый раз на 9 января в день своего рождения Борис Алексеевич читал свои стихи, обязательно несколько новых, которые еще никто не слышал. Затем застолья продолжались чтением стихов гостей по кругу. Дом Бориса и Лили был открыт для всех, и хозяева встречали нас неизменно с радушием и хлебосольно. К сожалению, бывали среди гостей скрытые «стукачи» и т.п., что имело последствия, о которых лучше знает Лиля.

Рестораны он не мог терпеть — не выносил обслуживания официантами.

Борис Алексеевич был излишне скромным и бескорыстным человеком, способным в любую минуту чей-то грех взять на себя.

В день 55-летия я подарил ему набор авторучек с золотыми или позолоченными перьями, которые он отказался принять, — очень дорогой подарок, и только благодаря вмешательству Лили принял, пообещав отработать сти­хами.

Мы все, близкие Борису Алексеевичу люди, были убеждены, что имя поэта Бориса Чичибабина станет широко известным по всем ближним и дальним городам и весям, но произошло это столь быстро, что оказалось неожиданным и для нас, и для самого поэта.

Как-то в пятницу, по пути с работы я зашел к Лиле и Борису, где был встречен добродушными хозяевами, включая и Раису Зиновьевну (маму Лили). Во время ужина разговор зашел о том, что по субботам никакого желания нет ходить на работу, черная суббота была и у Лили. Борис Алексеевич привел пример, сравнивая древнего раба, которого кнутами гнали на работу,— и нас, которые вроде бы свободны, но добровольно давимся в транспорте, торопясь на работу. «Тому, кто ЭТО придумал,— сказал Борис Алексеевич,— надо памятник поставить...», а через несколько дней прочитал — «Как страшно в субботу ходить на работу...»

После очередной поездки в Москву, где выступал Борис Чичибабин, Лиля и Борис с большой радостью рассказали, что было успешное выступление, и Лидия Корне­евна Чуковская стоя аплодировала Борису, когда он прочел «Памяти Твардовского», «Не умер Сталин». Это было открытие Чичибабина в великой поэзии для всех.

Случайно встретил Лилю и Бориса Алексеевича на огоро­де, и Лиля сообщила потрясающую весть, что Боре присудили премию имени А. Д. Сахарова за гражданское мужество писателя. Я искренне был рад и сердечно поздравил, а Борис Алексеевич стоял смутившись, слегка улыбаясь, очевидно, вспомнил свои мытарства.

В середине осени 1994 г. Лиля, Аня (сестра Лили), Борис Алексеевич и я поехали на могилу Г.С. Сковороды, которого Чичибабин очень ценил. Было холодно, изрядно промерзли. В музее было пусто, но нам уделили внимание и, когда узнали Бориса Чичибабина, были очень рады. Борис Алексеевич оставил отзыв в журнале посетитетелей. Музей находится в очень красивом месте, которое сейчас называется Сковородиновка. На обратном пути заехали в кафе согреться и перекусить. Борис Алекссевич был доволен и задумчив. У него намечался вскоре очередной выезд в Москву для участия в вечере «Литературной газеты».

Последняя наша встреча была на дне моего рождения 22 ноября 1994 г. Борис Алексеевич и Лиля пришли поздравить. Борис Алексеевич выглядел немножко усталым, жаловался на холод и несколько раз повторил: «...дожить бы до тепла...». Очевидно, это были строки ненаписанного стихотворения или жалоба в связи с плохим самочувствием... На следующий день я уезжал в Судак в отпуск и, когда Лиля вышла из-за стола, он мне тихо сказал: «Миша, я скоро умру... я это чувствую, — загадочно улыбнулся, но без грусти.— Только не говори Лиле», — попросил он. Я встревожился, но он успокоил меня, что это будет не так скоро и мы встретимся, поговорим после его дня рождения (9.01.95 г.), потому что до этого просто не будет времени (мой отъезд, предновогодние хлопоты, подготовка к 9 января, на дне рождения не поговоришь... надо всем уделить внимание). После вечеринки проводил Бориса Алексеевича и Лилю к машине, ожидавшей их, и они уехали.

Больше Бориса Алексеевича я не видел.

Наш круг друзей не распался, но осиротел.

1997 г., Харьков