СУДАКСКИЕ ЭЛЕГИИ

              2

Настой на снах в пустынном Судаке... 
Мне с той землей не быть накоротке, 
она любима, но не богоданна. 
Алчак-Кая, Солхат, Бахчисарай... 
Я понял там, чем стал Господень рай 
после изгнанья Евы и Адама.

Как непристойно Крыму без татар. 
Шашлычных углей лакомый угар, 
заросших кладбищ надписи резные, 
облезлый ослик, движущий арбу, 
верблюжесть гор с кустами на горбу,
и все кругом - такая не Россия.

Я проходил по выжженным степям 
и припадал к возвышенным стопам 
кремнистых чудищ, див кудлатоспинных. 
Везде, как воздух, чуялся Восток - 
пастух без стада, светел и жесток, 
одетый в рвань, но с посохом в рубинах.

Который раз, не ведая зачем 
я поднимался лесом на Перчем,
где прах мечей в скупые недра вложен, 
где с высоты Георгия монах 
смотрел на горы в складках и тенях, 
что рисовал Максимильян Волошин.

Буддийский поп, украинский паныч, 
в Москве француз, во Франции москвич, 
на стержне жизни мастер на все руки, 
он свил гнездо в трагическом Крыму, 
чтоб днем и ночью сердце рвал ему 
стоперстый вопль окаменелой муки.

На облаках бы - в синий Коктебель. 
Да у меня в России колыбель 
и не дано родиться по заказу, 
и не пойму, хотя и не кляну, 
зачем я эту горькую страну 
ношу в крови как сладкую заразу.

О, нет беды кромешней и черней, 
когда надежда сыплется с корней 
в соленый сахар мраморных расселин, 
и только сердцу снится по утрам 
угрюмый мыс, как бы индийский храм, 
слетающий в голубизну и зелень...

Когда, устав от жизни деловой,
упав на стол дурною головой,
забьюсь с питвом в какой-нибудь клоповник,
да озарит печаль моих поэм
полынный свет, покинутый Эдем -
над синим морем розовый шиповник.

1974