* * *

Ночью черниговской с гор араратских, 
шерсткой ушей доставая до неба, 
чад упасая от милостынь братских,
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Плачет Господь с высоты осиянной. 
Церкви горят золоченой известкой, 
Меч навострил Святополк Окаянный. 
Дышат убивцы за каждой березкой.

Еле касаясь камений Синая, 
темного бора, воздушного хлеба, 
беглою рысью кормильцев спасая, 
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Путают путь им лукавые черти. 
Даль просыпается в россыпях солнца. 
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти. 
Мук не приявший вовек не спасется.

Киев поникнет, расплещется Волга, 
глянет Царьград обреченно и слепо, 
как от кровавых очей Святополка 
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Смертынька ждет их на выжженных пожнях, 
нет им пристанища, будет им плохо, 
коль не спасет их бездомный художник 
бражник и плужник по имени Леха.

Пусть же вершится веселое чудо, 
служится красками звонкая треба, 
в райские кущи от здешнего худа 
скачут лошадки Бориса и Глеба.

Бог-Вседержитель с лазоревой тверди 
ласково стелет под ноженьки путь им. 
Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти. 
Чад убиенных волшбою разбудим.

Ныне и присно по кручам Синая, 
по полю русскому в русское небо, 
ни колоска под собой не сминая, 
скачут лошадки Бориса и Глеба.

1977